Недели две назад, понаблюдав массовое присягание либеральной интеллигенции Навальному, я высказался в том духе, что теперь мне понятнее, почему западные интеллектуалы буквально "влюблялись" в Сталина и Гитлера.
Сегодня, созерцая мирное врастание концлагерей в российскую действительность, я куда лучше понимаю, как сперва немцы, а за тем и остальные европейцы свыкались с Холокостом и другими проявлениями расового нацизма. Это я о гольяновском "депортационном лагере". А начавшаяся "декриминализация" лучше всего, с моей точки зрения, свидетельствует об убогости насаждаемой концепции "закон есть закон".
Но сначала несколько занудных рассуждений о правовой природе лагеря на 2-ом Иртышском проезде. Прежде всего — это полноценный концлагерь. Концлагерь — это лагерь для недобровольного собирания людей вместе. Это никакой не депортационный лагерь, поскольку далеко не все в нем приговорены судом к депортации (высылке). По функциям — это фильтрационный лагерь, в котором идет сортировка интернированных. Именно интернированных, поскольку судебного решения о лишении этих людей свободы нет. Но в законодательстве РФ нет понятия "фильтрационный лагерь". Было понятие "фильтрационный пункт" (в секретном приказе МВД от сентября 2002 года), но после скандала, поднятого правозащитниками в 2005 году, появилось понятие "пункт проверки документов граждан в зоне чрезвычайной ситуации" (или что-то похоже). То есть с правовой точки зрения, гольяновский лагерь ничем не отличается от созданного в апреле 1933 года концлагеря Дахау. Даже ленинский СЛОН на Соловках имел большую юридическую оформленность.
Ситуация, возникшая в конце июля, напомнила мне анекдот 45-летней давности, про мужчину, ставшего бить в трамвае пассажира еврейской национальности. В народном суде избиватель оправдывался так: "вот увидел, что военный посмотрел на часы и потом толкнул этого гражданина Рабиновича, я и решил, что пришло время их бить".
Весь сидящий в подсознании государства нацизм-лайт со страшной скоростью полез наружу. Доблестная ФМС предложил покрыть конц(депортационными) лагеря все страну — 83 региона. Естественно, запросив резкое увеличение финансирования. Нацистские бандгруппы немедленно стали организовывать погромы в торговых рядах — точь в точь охотнорядцы, под прикрытием городовых, громящие еврейские лавки.
Представитель ЛДПР тут же предложил сократить узникам концлагерей рацион и заставить их трудиться. Левая, левоцентристская, центристская и правоцентристская общественность набрали в рот, ну, скажем так воды. Несколько правозащитников сделали умеренно резкие заявления, более по отдельным эксцессам, чем по ситуации в целом. Действительно, ведь они интернированные "нарушили закон, а законы надо соблюдать".
Умеренно интеллигентные люди вдруг стали страшном переживать за безопасность полицейских, даже выучили жуткую конструкцию "необходимость поддержания правопорядка", и без запинки произносят ее, звоня на "Эхо Москвы".
Вакханалия гомофобии заставляет меня сжимать кулаки в бессильной ярости, но все ее отвратительные проявления, о которых так пронзительно и горько сказал Стивен Фрай, бледнеют перед планами строительства концлагерей.
Прогрессивную общественность значительно больше возмутили слова гособвинителя на прошлом - прошлогоднем процессе Фарбера и сканворд Левичева. Кстати, в этом сканворде, кроме "жида" и "мацы" (хотя, точнее, еврейский хлеб — это хала, маца — это лепешка, назвать ее хлебом — это как назвать католическую гостию печеньем), был еще и "иудейский демон" из 5 букв - видимо, "Дибук". Такая вот карманная энциклопедия иудаики получилась.
Словом, либералы впали в ступор. И гадство твориться — и народ консенсусом требует избавиться от "унтерменьшей". И трудно переть против рожна. Тем более, что никаких желтых нашивок — бьют исключительно по морде и только потом интересуются паспортом.
А теперь немного арифметики. Если верить борцам с миграционным засильем, то в РФ — миллиона полтора нелегалов, в одной столице — тысяч 200. С учетом опыта работы центра противодействия экстремизму и ФСБ, нет сомнений, что большинство их будет выявлено в течение нескольких недель. Особенно, если управление собственной безопасности тряхнет как следует полицейских, крышующих подпольные пошивочные цеха и рэкетирующих торговцев шавермой. А выявив, нелегалов нужно задерживать и фильтровать. Итак, нам нужно представить сооружение в столице или близких окрестностях примерно 100 концлагерей гольяновского типа. А по стране — еще минимум 900. Сие означает необходимость увеличить в три раза число зэков. Никакая полиция этот новый ГУЛАГ, точнее, Освенцим-Бухенвальд-Дахау-Равенсбрюк в одном флаконе, охранять не сможет, даже если вчистую избавит города и веси от своего благотворного присутствия. Остается поднять Внутренние Войска. Но для вохровской службы требуется определенная душевная закалка — обычный лопоухий парнишка, с тонкой шеей, тонущей в вороте гимнастерки, увидев за проволокой женщину, похожую на родную мать, и детей, похожих на собственных братье и сестер, пожалуй, что и расплачется, бросит спецсредства и сбежит… Вот это будет ступор государства. И не стоит Лимонову бояться, что в те же фильтрапункты сунут "несогласных" — не до оппозиции уже будет. Тут знай лагерные восстания подавляй.
А в это время вокруг России, под свист и улюлюканье исключенной не только из Совета Европы, да и, пожалуй, из ООН, миллионные демонстрации если и будут подтираться триколорами, то только после того, как справят на них нужду.
Надо понять — если исполнение закона требует такого, то этот закон должен быть выброшен на свалку. Не бывает несанкционированных многотысячных демонстраций. Примеры с событиями на Лубянской площади 5 декабря 2012 года и на Охотном ряду 18 июля 2013 года показали — там, где больше пяти тысяч решительных демонстрантов - это уже не "несогласованная акция", а вокс попули — вокс деи.
Не бывает миллиона нелегалов. Бывает проблема легализации — не концлагерь, а быстрая раздача удостоверений личности. Если надо, то не только с фотографиями, но и с отпечатками пальцев. Пора понять — негодность закона устанавливается тем хаосом или той подлостью, к которой ведет его буквальное исполнение
! Орфография и стилистика автора сохранены
